Три грани рока - Страница 10

Октат, между тем, неспешно оглядывал пополнение:

— Как твое имя, мясо?

— Торстен, — с некоторой заминкой ответил рекрут, явно не сразу поняв, что «мясо» — это он. Кель опять ухмыльнулся. Что же, этого домашнего мальчика ждет еще немало сюрпризов и открытий. Стезя имперского солдата не для слабаков и маменькиных сыночков.

— Ну что же, мясо. Теперь ты рекрут четвертого тавта третьей учебной сотни смешанной пехоты лагеря Термот. Я октат Ливий. На ближайший год ты мой, и я сделаю из тебя приличного бойца. Если выживешь после первого боя, будешь вспоминать меня с благодарностью. Кидай вещи, посмотрим, что ты из себя представляешь. Мастер Игрит тут как раз работе без оружия учит, вот и покажешь, на что способен. Кель, поработай с ним.

Торстен аккуратно сложил выданное ему снаряжение и вышел в центр образованного тавтом круга. Кель, также не спеша, вразвалочку, приблизился к нему. На его лице застыла широкая улыбка, которая, впрочем, все больше начинала напоминать оскал.

Ну, давай, маменькин сынок, покажи, чему ты научился в своей сытой и спокойной жизни за спинами родителей. Сапожки на тебе расшитые, волосы пострижены красиво, а вот приходилось ли тебе драться не за соседскую девушку, а за собственную жизнь?

Не став дожидаться действий норда, Кель стремительно атаковал. Ложный удар справа, сильнейший в челюсть с левой руки, и тут же пинок сапогом в колено. Торстен, однако, не сплоховал — ловко заблокировал кулак жилистого рекрута, успел убрать ногу и нанес ответную серию ударов такой силы, что, пройди хоть один из них чисто, схватка тут же закончилась бы. Остальные бойцы тавта разразились азартными воплями.

Два рекрута кружились, осыпая друг друга ударами. Несмотря на внушительные габариты, Торстен ненамного уступал в скорости жилистому противнику и вскоре сумел зацепить его всерьез. Кель отлетел и растянулся на утрамбованном сотнями ног песке, лицо его начинала заливать кровь из разбитого носа. Даже не пытаясь утереть ее, он приподнял голову, ловя взгляд норда.

Немного запыхавшийся Торстен с улыбкой взирал на поверженного противника. От этой снисходительной ухмылки Кель буквально взбесился. Его разом бросило в жар, а весь мир потускнел и утратил реальность — перед глазами возвышалась лишь излучающая самодовольство фигура. Сколько Кель в своей жизни ловил презрительных взглядов! Сколько раз на него смотрели с брезгливой жалостью или насмешливым снисхождением! Это было хуже, чем страх, хуже, чем ненависть. Кель оскалил зубы, глаза его застилало бешенство, он словно снова оказался в вонючих трущобах в отчаянной схватке за собственную жизнь.

Насладиться победой Торстен не успел. Словно подброшенный невидимой силой, Кель резко взвился на ноги, кидая в лицо норду горсть песка, и тут же, подскочив, нанес сильнейший удар в пах. Тот согнулся, и он, ухватив его за белокурые волосы, со всей силы несколько раз впечатал колено в самодовольное лицо. Не давая опомниться противнику, Кель нащупал пальцами кадык, готовясь вырвать его, нисколько не задумываясь о последствиях, лишь бы навсегда стереть презрительную ухмылку с лица норда.

— Что творите, сукины дети?! Прекратить! Я кому сказал, прекратить! — Октат Ливий отшвырнул Келя, не дав привычно добить поверженного противника. — Это тебе не твои любимые вонючие трущобы, ты, мразь, теперь императорский рекрут, а не скаренная крыса! Я тебя сам сейчас придушу! Еще раз попробуешь кого-нибудь из рекрутов покалечить, а уж тем паче добить — можешь рыть себе могилу, до трибунала ты не доживешь! Пятнадцать плетей, и благодари Великие Силы, что так легко отделался!

* * *

Торстен осматривал свое жилище на ближайшие девять месяцев. Честно говоря, впечатления оно не производило. Тесный и темный барак на полсотни человек, внутри которого витали запахи затхлости и пота. В нем имелось несколько грубо сколоченных табуретов, а каждому рекруту полагался жесткий топчан. Одежда и доспехи вешалась на вбитые в стены деревянные клинья, остальные вещи хранили в выданных стандартных легионерских походных торбах.

Настроение было хуже некуда. В паху еще побаливало (хорошо, успел чуть дернуть корпусом, а то и вовсе пришлось бы в евнухи податься), а под глазом наливался внушительный синяк. Но сильнее боли жег стыд от поражения. Это же надо так опозориться на глазах у всех! А еще считал себя хорошим бойцом! Процесс мысленного самобичевания был внезапно прерван самым что ни на есть грубым образом — кто-то сильно пнул топчан.

— Что это за новое скаренное чучело появилось в нашем бараке? Да еще и валяется, не спросив у нас разрешения! Что-то галька наглая пошла! — над Торстеном возвышались несколько типов в рекрутской форме. К нему обращался не то чтобы сильно здоровый, но крепкий мужик лет двадцати пяти с добродушным лицом. Но злые глаза явно не соответствовали радушной улыбке, да и речь его не оставляла сомнений, что назревает новая драка.

Торстен сразу смекнул, что вновь прибывшие из числа другого тавта, живущего в этом бараке, и, судя по тому, как испуганно рассосались по углам остальные его сослуживцы, эти рекруты в лагере уже давно и успели навести свои порядки. Торстен неспешно поднялся, оглядываясь и надеясь найти хоть какую-то поддержку. Но надежды его были напрасны. Рекруты из его тавта усиленно делали вид, что их тут нет, и прятали глаза. Лишь Кель метнул на стоящих ненавидящий взгляд, но помогать норду, из-за которого вся его спина была покрыта кровавыми рубцами, явно не собирался.

Силы были неравны: против Торстена оказалось сразу пятеро рекрутов, которые к тому же явно пробыли тут не один месяц и были поднатасканы кулачному бою. Но гордость не позволяла норду лебезить перед всякой мразью. Будь что будет, решил он и словно прыгнул головой в омут: