Служба быстро вошла в размеренную колею. Львиную долю времени в распорядке дня по-прежнему занимали тренировки. Довольно часто новобранцев задействовали и в караулах. Кель умудрялся находить в монотонном многочасовом стоянии на посту свои плюсы, но Торстен его в этом абсолютно не понимал, люто ненавидя бездействие.
Пару раз их тавт задействовали в охране проходящих через горы караванов. Несмотря на опасность, норд радовался каждому такому заданию как ребенок, ведь это была возможность нарушить рутину будней и насладиться пьянящим ощущением риска. Еще месяц тавт, в котором числились друзья, провел на дежурстве в стационарном посту, оборудованном прямо посреди важного горного перевала.
За повседневной муштрой и тренировками время не то чтобы пролетало, но как-то незаметно таяло. Новоиспеченным императорским солдатам настроение портило лишь отсутствие вблизи от лагеря какого-нибудь городка, где уставший вояка мог расслабиться, найдя выпивку и сговорчивых женщин. Во многом именно поэтому расквартированные здесь части меняли каждые полтора года. Хотя некоторые солдаты полагали, что командование императорской армии просто пытается таким образом дать боевой опыт как можно большему количеству смешанной пехоты. Как сразу выяснил Кель, следующая такая смена ожидалась не раньше, чем через год. Впрочем, до этого времени им еще полагалось первая увольнительная с правом отправиться на пару дней в расположенный довольно далеко городок и весело там провести время.
Когда миновало три месяца со дня их появления в лагере, отряду вновь поставили боевую задачу. После привычного сигнала подъема тавт построили на плацу, и октат сообщил, что они опять идут сопровождать небольшой торговый караван. Необходимая провизия на несколько дней уже была собрана, и пехотинцам оставалось только еще раз проверить свое снаряжение. Через пару часов была дана команда выступать.
Кель, как всегда, был прав. Привал оказался коротким, и уже через несколько минут караван вновь тронулся. С того дня, как они покинули лагерь, миновала уже пара суток. Пока в пути никаких проблем не возникало, и двигались они довольно быстро, естественно, с учетом скорости тяжелогруженых повозок и пеших солдат.
Помимо одного тавта смешанной пехоты, караван также берегли три десятка собственных охранников. Впрочем, по поводу их боевых качеств у Торстена имелись большие сомнения, уж слишком разномастный народ там подобрался. Чего стоил только неведомо как затесавшийся в такую компанию лучник — ульд.
Охранники каравана с профессиональными солдатами держались осторожно, нередко в их взглядах проскальзывала откровенная неприязнь. Торстен вначале удивлялся такому отношению, но более опытные товарищи рассказали, что любому купцу за сопровождение боевым подразделением приходится внести в казну империи немаленькую сумму. Естественно, вынужденные расставаться с деньгами, они старались отыграться на собственных охранниках и урезали им оплату. Возмущенным наемникам неизменно отвечали, что если уж они не способны без армейских частей обеспечить безопасность, то и денег должны получать меньше.
Опасаясь внезапного нападения, большинство солдат держалось ближе к каравану, естественно, если их не отправляли в дозор. А вот Кель, напротив, предпочитал не глотать пыль от повозок, а больше бродить по окрестностям. Выросший в городских трущобах, он искренне наслаждался чистым воздухом и нетронутой горной природой, пользуясь любой возможностью отойти подальше. Менее выносливый Торстен иногда присоединялся к другу, но чаще лишь наблюдал за ним издалека. Вот и на этот раз, когда караван медленно перебирался через мелкий, но довольно бурный горный поток, неугомонный Кель воспользовался тем, что сейчас не входил в число дозорных, и в одиночестве направился в сторону.
Отойдя от повозок подальше, он уселся на показавшийся удобным валун и стал с удовольствием созерцать окрестности. Какой-нибудь седобородый ученый, изучающий людское мышление, долго бы удивлялся, узнав, что в душе беспризорника осталось место для любви к прекрасному. Но это было именно так. Кель не был поэтом, но, как и они, он способен был увидеть в окружающей действительности нечто большее, чем привычные декорации. Его сердце давно зачерствело по отношению к большинству из людей, ведь от них он в жизни видел мало хорошего, но вот дикая, необузданная красота первозданной горной природы по-прежнему задевала какие-то струнки в его душе.
Кель полюбовался на ручей и представил, как весной он превращается в стремительный горный поток. Потом он неспешно направился в сторону уходящего вдаль извилистого тракта. По обеим сторонам дороги возвышались горы, поросшие густым лесом. Кель с наслаждением втянул полной грудью чистый воздух и замер. Ему почудилось, что порыв ветра принес с собой едва ощутимое зловоние. Этот запах был настолько мимолетным, что большинство людей сочли бы, что им просто показалось. Но выживание в трущобах учит осторожности, обостряет те животные инстинкты и чувства, о которых считающий себя венцом творения цивилизованный человек даже не догадывается.
Кель нарочито неспешно поднялся и двинулся назад к каравану, последние повозки которого только-только преодолели ручей. Умиротворяющий покой природы теперь казался гнетущей тишиной, и, подойдя ближе, он с удовольствием вслушивался в какофонию звуков, производимых караваном, но в то же время боялся, что из-за них не услышит свист стрел. Юноша ощущал, как за ним следит чей-то пристальный взгляд, хотя с равным успехом это могло оказаться и шуткой подстегнутого страхом воображения. Дойдя до своих, Кель сразу направился к командиру: