Три грани рока - Страница 74

Выдернув клинок, Торстен позволил хрипящему здоровяку медленно завалиться на землю. Переступив через тело хозяина дома, он шагнул дальше, но в этот момент краем глаза уловил в одном из окон смутное движение. Рефлексы заставили чуть приподнять щит. И не напрасно. В него тут же вонзилась стрела. С ревом Торстен ринулся вперед, плечом распахивая дверь, но стоило ему оказаться внутри, как об его шлем разбился метко пущенный глиняный кувшин.

Глаза норда даже не успели привыкнуть к царящему в доме полумраку, а он уже ринулся к смутно различимой фигуре, сжимающей лук и достающей новую стрелу. Удар меча разом отделил горцу руку от тела, и он зашелся в пронзительном крике. Откуда-то сзади раздался истошный вопль, и на Торстена дикой кошкой налетела уже немолодая женщина. В ее руках даже не было оружия, и она просто в отчаянии колотила по доспехам норда кулаками. На секунду опешив от такого безумного натиска, он ударом щита опрокинул обезумевшую и аккуратно опустил ей на затылок закованный в сталь кулак, стараясь не убить и не покалечить. Хозяйка дома потеряла сознание, а императорский солдат получил, наконец, возможность перевести дух.

Торстен поморщился от отвратительного вони и осмотрел убогую обстановку дома, а потом перевел взгляд на убитого им лучника. Тот уже неподвижно замер на полу в луже собственной крови. Норд присмотрелся к его лицу и вздрогнул, словно ему отвесили пощечину. Молодой паренек лет четырнадцати пялился в закопченный потолок ничего не видящими глазами. Его лицо было искажено в муке, а зубы оскалены в ужасной ухмылке, показавшейся норду издевательской. Торстена передернуло, и он опрометью ринулся из этого проклятого дома.

Оказавшись на улице, боец увидел своего октата, бегущего с окровавленным мечом к дому, откуда в солдат летели стрелы, и бросился ему на помощь. Откуда-то сбоку выпрыгнул неизвестно как уцелевший волкодав и попытался вцепиться в командира, но тот ловко проткнул его мечом. Секундной заминки хватило, чтобы Торстен, прикрывшись щитом от еще одной стрелы, первым ринулся внутрь дома. Он перепрыгнул через скулящую в агонии собаку и рывком распахнул дверь.

Первым, что увидел норд, были очень испуганные большие карие глаза. На него в ужасе смотрела совсем еще молодая девушка. На секунду Торстену даже показалось, что это та самая дикарка, которую он убил два дня назад. Пехотинец не смог себя заставить к ней прикоснуться и так и шагнул вглубь дома, оставив ее за спиной. В примитивном очаге догорал хворост, и в комнате плавал едкий дым, не желавший уходить через проделанное в крыше отверстие. У Торстена заслезились глаза, и он закашлялся, но не прекратил движение. В щит вонзилась еще одна стрела, в панике выпущенная лучником, но норд уже был рядом и сильным ударом меча отделил голову горца от тела.

Стоило Торстену обернуться, как он увидел ту самую испуганную девушку, зачем-то сжимающую в руках дымящийся чугунный чан. Дикарка шагнула к норду, но в этот момент в дом ворвался октат. Он не успел толком ничего понять, как девушка, пронзительно завизжав, окатила командира содержимым чана. Вопль, который издал Риган, перекрыл собой все окружающие звуки. Октат рухнул на землю, корчась от адской боли. Шлем не смог защитить от кипятка, поэтому его лицо и, что еще страшнее, глаза сильно пострадали.

Торстен взвыл от ужаса и ярости, и, прежде чем успел задуматься над тем, что делает, одним ударом разрубил голову девушки, беспомощно сжимавшей в руках пустой чан, а потом опустился на колени перед командиром. Но тот уже затих, потеряв сознание от боли. С проклятьем отбросив щит, норд взвалил тяжелое тело октата на плечи и выбежал на улицу.

Бой уже затих. Горцев в стоящих на околице домах перебили, а остальные отступили вглубь поселения. Организовать серьезное сопротивление никто не успел, но Торстен увидел несколько тел императорских солдат с торчащими из них древками. Покачиваясь под тяжкой ношей, он поспешил прочь от деревни в сторону второго отряда, который должен был стрелами прикрыть отход. Вскоре к нему подбежал еще один пехотинец, и они уже вдвоем поволокли пребывающего в беспамятстве командира.

Всех пленников, за которыми тавт отправился в этот опасный рейд, уже успели достать, а остальным рабам из числа местных горцев оставили спущенной в яму веревку — может, кто-то из них и обретет сегодня свободу, ведь скорей всего местному племени будет не до погони за ними. Пехотинцы организованно покидали деревню, унося с собой раненых и убитых товарищей.

Торстен с радостью увидел, что Кель цел и невредим, но отвлекаться на разговоры времени не было. Отойдя на достаточное расстояние, пехотинцы спешно стали сооружать носилки. Вместо октата командовал один из ветеранов, числившийся первым помощником командира.

Торстен работал как заведенный, а в его голове билась только одна мысль: — Это моя вина! Моя и никого больше! Я не тронул ту девушку. Она хотела облить кипятком меня, но не повезло октату! Он сейчас лежит в страшных ожогах из-за моей глупости и мягкосердечности! Расчувствовался, скаренный баран, пожалел дикарку! Если бы не командир, сейчас бы был на его месте. И поделом! На войне нет места жалости!

Наскоро соорудив носилки и перевязав раненых, которых помимо октата было еще трое, тавт с максимально доступной скоростью направился прочь от деревни дикарей, шумящей, словно рассерженный улей. Тело единственного погибшего бойца пришлось оставить. Все понимали, что если мужчин среди горцев окажется достаточно и они быстро опомнятся, то императорской пехоте придется солоно, и спешили уйти как можно дальше.